Дилетант. Дилогия - Страница 20

Всё, всё, в Питер мы пока не поедем – Москва поближе, вот в неё родимую и отправимся. Там тоже, чай, отделение Заёмного банка. И поедем на своих.

И вот еду, вернее, тащусь третий день по необъятным просторам моей Родины. Где же, блин, Онегин летел здесь в пыли на почтовых? Грязь непролазная. Несмотря на то, что лето относительно сухое, дорога через брянские и калужские леса идёт по заболоченным участкам, других просто нет – вот почему, наверное, Наполеон здесь на Москву и не пошёл, вернее, не пойдёт – да он просто до неё не дойдёт.

Эх, знал бы…

И что, не поехал бы?

Нда, много вещей делать в жизни приходиться помимо своей охоты.

Вот мы и едем. Мы – это, естественно, я, так же естественно, Степан и Филька, который Филимон. Нда, едем… Как там будущий великий поэт скажет – «Теперь у нас дороги плохи, мосты забытые гниют, на станциях клопы да блохи заснуть минуты не дают».

А что это там впереди?

Дорога спускается в небольшую лощину. Спуск достаточно пологий, но вот в самом низу, по-видимому, протекает ручей и через него лежит какой-то настил из брёвен. Возле этого настила стоит пара лошадей и почти завалившаяся на бок такая же, как моя, кибитка. Вокруг бегают-суетятся два человека – один бородатый пожилой крепыш, явно водитель транспортного средства, другой худощавый, скорее даже субтильный, юноша, вероятно, его… пассажир?.. Или, как это сейчас называется… седок?

Подъезжаем к ним. Ясное дело – авария. Водитель транспортного средства не справился с управлением и совершил дорожно-транспортное происшествие… Нет, ну что за маразм – как можно совершить происшествие? Короче – кучер (или ямщик?), что-то не учёл и его рыдван слетел с брёвен. В итоге задняя ось кибитки оказалась безнадёжно сломанной.

Надо помогать. И не только потому, что в дороге всем надо помогать, но и потому, что мы просто не разъедемся.

Сижу, наблюдаю за возней и переругиванием Степана и встречного кучера. Вдвоём они пытаются поставить кибитку на брёвна, Филька придерживает лошадей. Субтильный юноша в процесс не вмешивается, справедливо пологая, что будет только мешать. В других условиях я бы помог, но сейчас проку от меня никакого. Только протезы пристёгивать и то время надо.

Молодой человек решился подойти ко мне. Здороваемся. Явные семитские черты,.. или французские? Узкое длинное лицо, шикарный такой нос, не нос, а НОС, с большой буквы, черные кудрявые волосы. Рост – где-то под метр шестьдесят – шестьдесят пять. Одет скромно, но опрятно.

– Разрешите представиться, милостивый государь, меня зовут Габриэль Рухомовский, еду по частному делу в Орловскую губернию к помещику Ржевскому.

Немая сцена…

Вот до чего ж тесен мир!

– В таком случае, сударь, будем считать, что Вы уже приехали.

– Вы про это досадное происшествие? Пожалуй, оно задержит меня на какое-то время, но ехать мне ещё до места полтораста вёрст.

– Простите, сударь, Вы меня не поняли. Вернее, я не совсем точно объяснился. Дело в том, что я и есть, как Вы изволили выразиться, помещик Ржевский из Орловской губернии.

А с чего ты взял, что он едет к тебе? Ты что, единственный Ржевский на всю губернию? Нет.

Но вот что-то мне подсказывает, что этот Габриэль едет ко мне.

Так и оказалось.

Габриэль был сыном ювелира из Вильно Герши Рухомовского. Папаша был человеком религиозным, причём, как я понял, фанатично религиозным, исповедовал хасиди́зм, был даже учеником рабби Исраэля бен Элиэзера.

Я про этого рабби естественно никогда не слыхал, но когда Габриэль говорил про то, что отец был его учеником, в его голосе слышались неподдельное почтение и гордость.

Жили Рухомовские вполне достойно, работа ювелира приносила хороший доход, Габриэль, единственный ребёнок в семье, учился в хедере, впрочем, в дальнейшем он хотел стать стряпчим, но отец противился (но это уже детали взаимоотношения отцов и детей). В общем, жизнь в Вильно была для Габриэля, как я понял, лучшим периодом. Но когда Виленский Гаон Элияху бен Шломо Залман стал бороться с хасиди́змом для Герши Рухомовского всё изменилось – мало того, что рушились идеалы, так ещё и заказы уменьшались. И, как обычно это бывает, беда не приходит одна – он серьёзно заболел. Болел он долго, сбережения семьи таяли, необходимо было радикально менять жизненный уклад. Но это же всегда страшно. Не многие люди, обременённые возрастом и семьями, решаются на резкие шаги, вот молодому человеку на такой поступок решиться проще. Это, а ещё приглашение дядя, младшего брата отца, который жил в Новомещанской слободе на севере Москвы, и подвигло юного Габриэля податься с кусочком пергамента в кошельке – талисманом с благословением на хороший заработок, написанным праведным раввином, разбирающимся в тайнах Каббалы, в холодную Россию.

С Нестором Максимовичем Амбодик-Максимȯвичем, Габриэль познакомился в Петербурге, куда дядя его отправлял по делам. Там, в Петербурге он и принял заказ на изготовление инъектора для доктора.

Почему Нестор Максимович дал заказ этому юнцу, да ещё в Москву?

Ну, наверное, у доктора были свои резоны. При встрече расскажет, а вот почему он его ко мне направил, то в письме от него было прописано – по мнению доктора, «сей молодой человек обладает несомненными способностями и зело нестандартным (явно доктор у меня нахватался) разумением» и может быть мне полезен в изготовлении протезов.

Вот так! Значит, сей вьюнош шприц изготавливал. Гм, однако…

– Габриэль, а из чего Вы делали игла для инъектора доктора Максимȯвича?