Дилетант. Дилогия - Страница 29

Народу в церкви много. В деревнях всегда так. Все ж друг дружку знают. Небось, доброй половине из тех, кто здесь стоит, Степан был либо двоюродным, либо троюродным, либо кумом, либо сватом.

Ох, Степан, что ж я без тебя-то делать буду?

Всегда так – пока люди живы, мы не замечаем, как они нам нужны.

Вспомнилась мать. Перед отъездом зашёл к ней попрощаться. Уезжал-то на неделю… всего… А оказалось, на всю жизнь… Она меня перекрестила, повернулась и пошла в дом. Я смотрел в зеркало заднего вида и видел, как она уходит. Худенькие сгорбленные плечи, жиденькие седые волосы забраны резинкой в хвостик… Ох, что-то дышать тяжело. Что это по щеке?

Сзади тихий шепоток: «Смотри, барин плачет».

Мать ни разу мне не приснилась. Снится часто жена, а вот мать – ни разу… Полтора года прошло, как я здесь, а всё не могу перестать думать о тех, кто остался в той жизни. Пока время как-то плохо лечит. Мне физически всего двадцать три года, я бы сейчас о девках бы должен был думать, а смотрю на них как… В той жизни я не был пуританином, скорее даже наоборот, только возраст чуть меня остепенил, а сейчас смотрю на женщину (а есть, есть в деревне красивые бабы) и невольно сравниваю с женой. И всё…

Блин, о чём ты думаешь?! Ты же в церкви!

Моросит дождь. Гроб с телом Степана мужики несут на руках. Погост от церкви сравнительно недалеко, но и не близко – между Смородиновкой и Грачёвкой. Это не деревни, это так здесь называются группы домов одного села. Когда-нибудь вон там будет стоять хата моей бабушки.

Рядом со мной идёт Карл Иванович. Может на похороны к другому какому мужику он бы и не пошёл, но раз сам Александр Фёдорович идёт… Наверное для этого времени это картина не типична, а мне всё равно – я хороню… (что ж это опять в горле за комок), хороню своего Ангела-хранителя…

Все наши потуги с Карлом Ивановичем по поднятию колхоза в передовики сельскохозяйственного производства пока каких-либо особых преференций нам не дали.

Ну, хорошо, хорошо – мои потуги.

Нет, мельница, кстати, не так уж дорого нам (ну, или мне) обошедшаяся, работает, но… только для внутреннего потребления. Соседские помещики предпочитают возить своё зерно в Карачев. Работает и лесопилка, но опять же – для себя. Правда, это не совсем сельское хозяйство, а, скорее – переработка. Привезли мне 10 голов айрширских коров и трёх бычков, причём не из Голандии, а из Шотландии, но пока непонятно, будет ли из этого прок. Теперь Карл Иванович озабочен заготовкой кормов и постройкой тёплого коровника. Зимы-то у нас посуровее. С курами, по здравому (теперь думаю, что по здравому) рассуждению Кара Ивановича, мы решили пока погодить.

Вот картошка у меня в этом году выросла. Прислал мне Штигиц по весне три мешка. Но это только для себя. Народ здесь картошку не знает и к этим моим закидонам относится с подозрением.

Дом новый достраивается. Старый я решил под школу отдать. Да, хочу открыть школу для всех деревенских детишек. Пока будет там один преподаватель – батюшка Ануфрий. Он на это даже как-то с радостью согласился. И даже! испросил разрешение на это у своего церковного начальства. Он, оказывается, постоянно докладывает на верх.

А что ты думал, что ежемесячные, ежеквартальные и годовые отчёты это только изобретения твоего века?

Интересно, про тот анекдот, что я ему в начале нашего знакомства рассказал, он доложил?

Вряд ли. Скорее он отнёс это не к ереси, а к временному затмению из-за перенесённых страданий. В церковь я ж хожу. А как иначе?

Всё равно, надо учителя для школы искать… И платить ему надо будет… Ох, деньги, деньги, денежки…

Вот у Штиглица дела идут интереснее. Его нефтеперегонный заводик работает, керосиньчик выпускает. Заключил он договор (или как это сейчас?,.. ну, в общем, подрядился) с питерскими начальниками на поставку его для фонарного освещения. А ещё, купил землю в Курской губернии, несколько участков земли – я ему как-то писал, что там по оврагам должны быть выходы железной руды.

Вся наша процессия походит к погосту. Видна уже свежевырытая могила.

Гроб поставили на принесённые лавки. Батюшка начал читать молитву (значит так, наверное, положено – и в церкви и перед погребением).

Опять в голове крутиться и крутиться: – «Почему раба? Почему раба?»…

Вот и прошёл ты свой земной путь до конца Степан Кузьмич по деревенскому прозвищу Коренёнок… Если там что-то есть, царствие тебе небесное… Что-то опять в горле комок проглотить не могу.

Я кинул три горсти земли, отошёл, чтобы не мешать и отвернулся – не хочу смотреть, как закапывают.

Надо же, дождь кончился. Небо, как будто вместе со мной оплакивало Степана.

Мужики сделали холмик над могилой. В ноги поставили крест.

Сейчас пойдем, помянем… новопреставленного раба божьего Степана… Охо-хо. Я вчера приказал столы накрыть под навесом. Хотели вначале просто на пустыре перед баней столы сколотить, но мой личный барометр так разнылся, что понятно было – к дождю.

Бабушка рассказывала, что поместье это в её молодости принадлежала генералу Трепову. Вот не ему ли оно досталось, когда я разорился?.. Хотя нет. Сколько помню, Трепов дворянство получил где-то в 1860-х годах. Я столько не проживу.

Что ты всё ноешь? В начале, такой оптимист был – вот сейчас на раз-два колхоз поднимем, крестьян из хатёнок в терема переселим, паровоз изобретём, а до Москвы железную дорогу построим. А, как только первые трудности – разнылся. Ещё ничего не упущено. Только полгода как реально что-то делаться стало, а ты уже сопли повесил. Только в сказке репка сама большая пребольшая вырастает, да и ту тянуть надо толпой.